|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Структура греха

Анализ проблемы похоти тела, а еще больше, быть может, проблем субъективизма и эгоизма, раскроет нам суть понятия «грешная любовь». Это очень распространенное выражение и поверхностно даже верно понятое. Однако в нем скрыт глубокий парадокс. Ведь любовь - синоним добра, тогда как грех - это нравственное зло. Выходит, существует «любовь», которая не только не является нравственным добром, но как раз напротив, - «грешна», то есть содержит в себе зачатки нравственного зла. Каким же образом она - любовь? Выше говорилось, что чувственность и эмоциональность поставляют как бы «материал любви», то есть создают такие факторы «внутри» личности и такие ситуации «меж» личностями, в которых может быть реализована любовь. Но сами по себе эти ситуации еще не есть любовь. Они становятся любовью при условии интеграции, то есть, когда возводятся на уровень личности, когда взаимно утверждается ценность личности. Без этого психологические факторы, рожденные только в чувственности (или даже только в эмоциональности) с легкостью могут стать «материалом» греха. Необходимо отчетливо сознавать, каким образом грех может сформироваться из этого материала. Рассмотрим структуру греха. Похоть плоти - как было отмечено выше - это не только естественная способность к плотскому вожделению, то есть направленности к тем ценностям, которые в сексуальной сфере указывают чувства. Похоть плоти это постоянная склонность видеть человека другого пола только сквозь призму ценности sexus, как «объект возможного использования». Похоть плоти означает, таким образом, дремлющую в человеке готовность перевернуть объективную систему ценностей. Потому что истинное видение и вожделение личности это видение и «вожделение» через ценности личности. В таком видении и вожделении вовсе не следует усматривать некую «асексуальность», некую слепоту на ценность «плоти и пола», речь идет о том, чтобы эта ценность правильно включалась бы в любовь личности, любовь в истинном и полном значении этого слова. Похоть же плоти относится к личности, как к «возможному объекту использования» именно исходя из ценности «плоти и пола» (тогда как плоть - часть личности), отсюда отличие «любви плоти» от «плотской любви».

Итак, похоть плоти в каждом человеке это сфера, в которой сталкиваются друг с другом и борются два разных отношения к человеку другого пола. Объект борьбы - «плоть», которая ввиду своей сексуальной ценности («плоть и пол») будит желание использования, тогда как должна будить любовь ввиду ценности личности - ведь это же плоть личности. Сама же похоть плоти означает постоянную склонность к тому, чтобы исключительно «использовать», когда должно «любить». Поэтому с соответствующей оговоркой следует отнестись к взгляду, сформулированному в анализе любви: чувственность и эмоциональность доставляют «материал» любви. Так происходит в том лишь случае, если чувственная и эмоциональная реакция не поглотятся похотью плоти, а позволят вовлечь себя в истинную любовь личности. Это трудно, особенно, когда речь идет о реакциях чувственности, мы ведь уже отметили, что это спонтанные, направляющие реакции, и направление их настолько совпадает с направлением похоти плоти, что похоть плоти в какой-то степени высвобождается через реакции чувственности. Чувственность - это способность реагировать на сексуальную ценность, связанную с плотью, как с «возможным объектом использования», похоть же плоти это постоянная склонность к вожделению, вызванному реакцией чувственности.

С точки зрения структуры греха (в рамках анализа «грешной любви») следует, однако, подчеркнуть, что ни чувственность в чистом ее выражении, ни похоть плоти еще не являются грехом. Католическая теология усматривает в похоти плоти только «очаг греха». Трудно не признать очагом греха постоянную склонность к обладанию телом личности другого пола как «объектом использования», тогда как отношение к личности должно быть вне потребительским (оно входит в понятие «любить»). Поэтому теология, основываясь на Откровении, видит в похоти плоти следствие первородного греха. Постоянная склонность к тому, чтобы столь непотребным образом, несправедливо относиться к личности, исходя из сексуальной ценности, связанной с ее плотью, не может быть без причины. Отсутствие причины должно было бы служить поводом для пессимизма, и, как любое зло - быть непостижимым. Правда о первородном грехе объясняет это зло, очень элементарное и вместе с тем очень распространенное, заключается оно в том, что при соприкосновении с личностью другого пола, человек не умеет просто и спонтанно только «любить», но все его отношение к этой личности в целом внутренне замутнено жаждой «использовать», которое порой перерастает «любить» и лишает любовь истинной ее сути, зачастую сохраняя только ее видимость. Итак, человек не может без угрозы для себя полностью довериться одним чувственным реакциям (и даже эмоциональным, которые в психике связаны с чувственностью в известной степени общим источником), не может еще считать их любовью, но должен только еще извлечь из них любовь. В этом заключено нечто неприятное, потому что человек предпочел бы подчиниться стихийному процессу и найти уже готовую любовь во всех реакциях, объектом которых является другой человек.

Чувственность, и даже похоть тела, сами по себе еще не грех, ибо грехом может быть только то, что исходит от воли - действие сознательное и добровольное (voluntarium). Действие, как акт воли, всегда носит внутренний характер, грех же может содержаться в поступках как внутренних, так и внешних, потому что воля дает начало и тем и другим и является их опорой. Поэтому реакция чувственности, или рожденное ею «возбуждение» похоти тела, которое происходит в человеке «рядом» с волей и помимо воли, не могут сами по себе быть грехом. Необходимо серьезно считаться с тем, что похоть тела имеет в каждом нормальном человеке свою динамику, проявлением которой являются и сами реакции чувственности. Мы обратили внимание на их направляющий характер. Сексуальные ценности, связанные с плотью личности, становятся не только объектом заинтересованности, но также - достаточно легко - объектом чувственного вожделения. Источником такого сиюминутного вожделения является власть похоти (appetitus concupiscibilis - по св. Фоме), а, значит, не воля. В чувственном вожделении проявляется тенденция стать хотением, то есть - актом воли⁴⁷ Но между тем и другим, то есть между сиюминутным чувственным вожделением и желанием существует достаточно явная граница. Похоть плоти не сразу склоняется к тому, чтобы воля деятельно возжелала бы того, к чему направлено - достаточно только позволения воли - сиюминутное чувственное вожделение.

Тут как раз и есть порог греха и потому похоть плоти, которая, постоянно отупляюще воздействуя на волю, старается склонить ее перейти этот порог, справедливо названа «очагом греха». С того момента, когда воля позволит, похоть плоти начинает желать того, что «происходит» в самой чувственности и чувственности вожделении. И с тех пор все уже не только «происходит» в человеке, но и сам он начинает как-то это «делать» - сперва только внутренне, поскольку воля - непосредственный источник внутренних действий («поступков»). Поступки эти обладают нравственной ценностью, либо они несут добро, либо зло, - злые поступки мы называем грехами.

На практике существует порой весьма сложная для некоторых личностей проблема границы греха. Объективно эта граница совпадает с актом воли, с сознательным и добровольным ее согласием. Некоторым людям, однако, трудно бывает уловить эту границу. А поскольку известно, что похоть плоти обладает в человеке своей собственной динамикой и стремится к тому, чтобы стать желанием - актом воли, то, не сумев разобраться, кто-либо легко может принять за акт воли то, что является лишь возбуждением чувственности и похоти плоти⁴⁸. Реакция чувственности развивается в свойственном ей направлении в силу той динамики, какая содержится в похоти плоти, даже когда воля не только не дает позволения на это, но и когда она явно этому сопротивляется. Акт воли, направленный против чувственного возбуждения, как правило не дает немедленного результата. Реакция чувственности в своей (то есть чувственной) сфере психики как бы звучит до конца, даже если в сфере воли она наталкивается на явный протест. Никто ведь не может требовать от себя ни того, чтобы реакции чувственности в нем не возникали, ни того, чтобы они немедленно исчезали, если воля не позволила, или даже категорически выступила «против». Это важный момент для соблюдения добродетели самообладания (continentia). Одно дело «не хотеть», и совсем другое - «не чувствовать», «не испытывать».

Еще поэтому, анализируя структуру греха, не следует преувеличивать ни значение чувственности, ни значение похоти плоти. Сама по себе спонтанная реакция чувственности, сам по себе рефлекс похоти плоти, еще не есть грех и не станет им, если к этому не причастится воля. Воля же ведет к греху, если она ориентирована на зло, если она руководствуется ошибочным пониманием любви. В этом как раз - источник искушения, открывающего путь к «грешной любви». Искушение не есть только «ошибочное мышление», ибо не совершенная ошибка к греху не ведет. Если я считаю, что «А» - хорошо и делаю это «А», то я делаю хорошо, даже если «А» в действительности - плохо⁴⁹. Искушение же предполагает сознание того, что: «А» - плохо, однако же это сознание фальсифицируется под действием внушения: «Однако «А» - хорошо». Возможности для такого рода фальсификаций во взаимоотношениях личностей разного пола доставляет субъективизм во всех его оттенках.

Субъективизм чувства способствует внушению: хорошо то, что связано с «истинным чувством», что чувство признает «подлинным». Возникает искушение ограничить любовь исключительно субъективным эмоциональным состоянием. «Любовь» в таких случаях следует за чувством как за единственным своим содержанием и единственным критерием. Утверждение ценности личности, стремление к ее истинному благу, к единению в истинном общем благе - все это не возникает в поле зрения воли субъективистски ориентированной только на чувство. Грех в этом случае рождается оттого, что человек не хочет подчинить чувство - личности и любви, а напротив - личность и любовь подчиняет чувству. «Грешная любовь» часто бывает очень эмоциональна, насыщена эмоциями, которые вытесняют из нее все прочее. Грешность ее, разумеется, заключена не в том, что она насыщена эмоциями, и не в самих эмоциях, но в том, что воля заслоняет личность чувством, а это перечеркивает все объективные законы и принципы, которые должны предопределять единение личностей, женщины и мужчины. «Подлинность» переживания зачастую становится врагом правды поведения⁵⁰.

Субъективизм ценности внушает иную мысль: хорошо то, что приятно. Искушение удовольствия, наслаждения порой заменяет видение истинного счастья. Происходит это в тех случаях, когда воля ориентирована исключительно на поиски удовольствия. Искушение же - не только «ошибка мышления» («Я полагал, что это прочное счастье, а это всего лишь мимолетное удовольствие»), оно возникает из позиции воли, которая по велению чувств неупорядоченно хочет чувственных удовольствий. Именно тогда любовь с легкостью сводится к утолению похоти плоти. Сама по себе похоть плоти, или ее спонтанные «возбуждения» - еще не грех. Грехом является сознательное участие воли в том, к чему склоняется сама по себе похоть плоти, вопреки объективной правде. Разумеется, воля может единовременно покориться похоти - иногда мы называем это грехом слабости. Однако покоряется она в той степени, в какой усматривает добро в самом удовольствии, и при этом настолько, что удовольствие заслоняет ей все прочее: и ценность личности и ценность истинного единения личностей в любви.

Внушение: «Благо - то, что приятно» - приводит к основательному извращению воли в тех случаях, когда становится единственным принципом ее действия. Это означает полную неспособность любить личность - любви не хватает воли. Любовь, как добродетель в таких случаях из воли вытесняется, ее заменяет ориентация на чувственно-сексуальное использование. Воля не контактирует с ценностью личности, живет по сути дела отрицанием любви, не оказывая никакого сопротивления похоти плоти.

При такой ориентации воли похоть плоти, «очаг греха» разгорается безудержно, поскольку не находит в воле никакого противостояния в утверждении ценности личности и в стремлении к подлинному ее добру. «Грешная любовь» имеет место тогда, когда вместо утверждения ценности личности и стремления к ее истинному добру - что есть основа подлинной любви - в отношении к личности другого пола, во взаимоотношения личностей Y и X вторгаются поиски одного удовольствия и наслаждения, связанного с чувственно-сексуальными переживаниями. В таких- случаях «использование» вытесняет «любовь». Нравственное зло, заключенное в грехе, состоит, как известно, в том, что личность трактуется как «объект использования», либо две личности Y и X таким образом трактуют друг друга.

Этой ориентации « на использование» сами эротические переживания, однако, не обнаруживают - по крайней мере не сразу. Они всячески стараются сохранить «вкус любви». Отсюда бегство от размышлений, ведь они несут в себе некую неизбежную закономерность объективизации, а тогда грешность любви должна была бы выйти на свет. Тут-то и проявляется зло субъективизма как принципа воли: субъективизм - не только ошибка мышления, но искривление направления действия. Когда Y или X - а более всего, когда оба они вместе - решатся на объективизм, им придется дать себе отчет, что же в самом деле существует меж ними. Субъективистская же настроенность воли не только исключает реализацию истинной любви по причине преувеличенной ориентации на субъект, но и внушает, что субъективное состояние насыщения субъекта соответствующим чувством и есть полноценная любовь, есть «все» в любви.

Ориентация на субъект обычно сочетается с ориентацией на собственное «я» - субъективизм бывает источником эгоизма - при этом, однако, такой эгоизм (эгоизм чувств) порой переживается как «любовь» и так и зовется, словно бы то, что является некой формой «использования» личности, равноценно понятию «любовь».

Особая опасность «грешной любви» заключается в фикции - в том, что в данный момент и до размышлений о ней она переживается не как «грешная», но прежде всего как «любовь». Это обстоятельство, правда, непосредственно уменьшает масштабы греха, но косвенно увеличивает его опасность. Тот факт, что очень много «поступков» в общении и сожительстве личностей - женщин и мужчин - совершается спонтанно, «в аффекте» или в результате «аффекта», не меняет ведь того факта, что существует персоналистская норма и она тоже обязывает во взаимоотношениях личностей. Только исходя из принципов, заключенных в ней, можно говорить о единении личностей в любви, в том числе в любви супружеской, где единение женщины и мужчины дополняется половым сожительством.

Грех всегда есть нарушение этих принципов, даже в тех случаях, когда его непосредственным источником является любовное чувство (amor sensitivus), возникшее из переживаний, какие доставляют человеку чувственность или эмоциональность (если она покорна чувственности и подчинена ей). Грех есть насилие над истинным добром. А истинным добром в любви мужчины и женщины является прежде всего личность, а не чувство само по себе, и тем более не само по себе удовольствие. Это все же блага вторичные, из них не построишь любви, то есть прочного единения личностей, хотя они столь много значат в ее субъективном психологическом профиле. Непозволительно, однако, приносить им в жертву личность, ибо в этом случае в любовь вводится элемент греха.

«Грешная любовь» это ничто иное, как такой именно уклад отношений между двумя личностями Y и X, в котором само чувство, а еще более само удовольствие, разрастается до масштабов самостоятельного добра и определяет все, не считаясь ни с объективной ценностью личности, ни с объективными законами и принципами сожительства и общения личностей разного пола.

Сама же суть греха, заключенного в «грешной любви», коренится в свободной воле. Похоть плоти - только его «очаг». Потому что воля может и должна не допустить «дезинтеграции» любви, того, чтобы удовольствие, или даже само чувство выросли бы до размеров самостоятельного добра, которому подчиняется все прочее в отношении к личности другого пола или во взаимном общении и сожительстве личностей. Воля может и должна руководствоваться объективной правдой. Может, а значит и должна требовать от разума истинное видение любви и то счастье, какое любовь может принести женщине и мужчине (очень много зла проистекает от фальшивого, чисто субъективистского видения счастья, в котором «полнота добра» заменяется лишь «суммой удовольствий»). Известно, что в человеке заключены иррациональные силы, которые облегчают сам процесс «субъективизации» не только теоретического взгляда на счастье, но прежде всего практического стремления к нему - проторяя тем самым путь разновидностям эгоизма, который разлагает человеческую любовь и уничтожает ее («дезинтеграция»). Задача воли, для которой подлинная любовь должна быть особенно привлекательна, поскольку она открывает ей возможность по-настоящему углубиться в добро,- оградить себя от деструктивного действия тех сил, оградить личность от опасности «злой любви». Впрочем, не только себя; любовь всегда соединяет две личности; ограждая от опасности себя, ограждаешь и другого.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|