| к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||||
 |
|||||||
Введение
Книга, которую вы, читатель, держите в руках, имеет свою историю. Впервые она вышла 20 лет назад. По современным писательским и издательским меркам - это значительный срок, даже для такой области, как философия, в которой произведения устаревают не столь быстро. А ведь у этой книги есть еще своя долгая предыстория. Предыстория, написанная опытом многих людей, ставшим в каком-то смысле и опытом самого Автора - их духовного пастыря и друга, переживающего с ними их наиболее интимные проблемы. Опыт паствы как бы слился с его собственным видением этих проблем, побудил к размышлениям, а со временем появилась и потребность поделиться ими. Поначалу они нашли отражение в лекциях, прочитанных в 1958-59 г.г. в Люблинском католическом университете, а затем вылились в книгу «Любовь и ответственность», изданную в 1960 г. Научным обществом Люблинского католического университета.
С этого момента труд начинает жить своей собственной, самостоятельной жизнью, как бы создает собственную историю. Habent sua fata libelli... Это история самого труда, но, в определенном смысле, также и его Автора.
История данного труда представляет собой, главным образом, историю сопоставления отраженного в нем опыта и мнений с концепциями и предложениями, стремящимися сослаться на тот же источник или, по крайней мере, в том же источнике ищущие для себя признания и уважения. Насколько «Любовь и ответственность» выдерживает такое сопоставление? Данный вопрос естествен в отношении книги, которой выпало существовать в эпоху особого обострения проблем, затронутых в ней. Вполне понятно, что вы, читатель, задаете этот вопрос и ожидаете на него ответа. Но давать его здесь - означало бы унизить сам труд. Ведь задуман он был как предложение «испытать опыт», как нечто такое, к чему всегда можно обратиться за опытом и в любой момент вновь подвергнуть проверке опытом - всегда, как только возникает или возрастает потребность в обращении к самим истокам и основам наших оценок. Итак, Tolle et lege! И, прежде всего Vide! «По своему характеру книга рассчитана, - как признает сам Автор в предисловии ко II изданию, - на дальнейшее соавторство, то есть на то, что ее как бы продолжат те, кто до конца продумают или воплотят в жизнь ее главные положения.» Итак, будучи готовым откликнуться на любой опыт, откуда бы он ни пришел, этот труд, в то же время, является неумолчным призывом к вам, читатель - обратиться к опыту во всей его масштабности: как в отношении широты, так и глубины.
Говоря о глубине, мы имеем в виду все те факторы, которые на первый взгляд не имеют отношения к сути опыта, однако столь значительно - хотя иногда и незаметно - участвуют в его создании, что их нельзя не учесть, анализируя его содержание. Иначе что-то неизбежно будет отнято, а тем самым перечеркнут авторитет целостно понимаемого опыта, единственного источника информации и основы любого знания.«Любовь и ответственность», опираясь на такой методологический фундамент, может не опасаться ничего, что основано на опыте. Верно интерпретированному опыту не может угрожать никакой другой опыт, поскольку от подобного сопоставления правда будет только в выигрыше.
Рассмотрение судьбы «Любви и ответственности» именно под таким углом выявляет удивительную жизнестойкость этой книги. Конечно, говорить о ее «победном шествии» - значило бы значительно упрощать. Ясно одно: ее «новое открытие» или «воскресение» произошло не потому, что ее Автор стал папой римским. «Любовь и ответственность» жила и живет не только в тех изданиях, которые удалось осуществить: трех польских (из них два в стране, что ввиду известных издательских трудностей уже заслуживает внимания!) и нескольких иноязычных: французских, итальянских и испанских1. Она словно живет и в тех изданиях, которые в свое время должны были состояться, но не состоялись...
Хотя данный труд по прошествии 20 лет со времени первого издания не нуждается в рекомендациях, все же очевидно, что его следует представить читателю как бы в новом контексте. Что определяет этот контекст? В самых общих чертах его определяют два взаимодополняющих фактора.
С одной стороны этот контекст определяет дискуссия по поводу кардинальных вопросов, затронутых папой Павлом VI в энциклике Humanae vitae. Как известно, развернувшаяся дискуссия - в первой фазе сосредоточившаяся на несколько беспорядочном поиске аргументов «за» и «против» контрацепции - перешла со временем в фазу методологически углубленной рефлексии. Превратилась в дискуссию о способах обоснования нравственных норм с точки зрения их справедливости2. Таким образом, некоторые, не ставя в принципе под сомнение нормы, заданные в Humanae vitae, стали обсуждать пределы их обязательности. Разрешение этого частного вопроса было поставлено в зависимость от результата спора между деонтологической и телеологической теориями этической аргументации. Однако более глубокий анализ предмета данного спора выявляет большую сложность самой проблематики и, вместе с тем, неожиданную для спорящих сторон возможность - и даже необходимость - существования промежуточной точки зрения. Анализ также показал, что в основе варианта, который мог бы рассчитывать на полное одобрение, должна быть, с одной стороны, правдивая антропология: теория личности человека, а с другой - углубленное представление о самом поступке. Тем более нельзя доводить до такого отрыва вопрос о справедливости поступка, чтобы он оказался изолирован от принципиальной функции поступка в межличностных отношениях: функции выражения любви3 в высоком смысле, подразумевающем глубокое уважение к личности, ее почитание. Во всех отношениях интересно взглянуть на эту дискуссию спустя 10 лет после опубликования энциклики Humanae vitae с позиций труда, который ее предвосхитил почти на 10 лет. Труда, которому совершенно чужда всякая нетерпимость и полемическая заостренность, труда, пронизанного одной лишь заботой: Дать возможность правде опыта высказаться до конца на тему любви, достойной человека. Но уже хотя бы по этой причине следует поместить труд в данный контекст, который бы служил фоном. Требуется, стало быть, ввести примечания или комментарий, связывающий текст «Любви и ответственности» с упомянутым контекстом. Без подобного комментария здесь просто не обойтись.
Нельзя также - с другой стороны - пройти мимо факта, что на протяжении тех же 20-ти лет Автор «Любви и ответственности» опубликовал множество статей, в которых он развивает тематику этой книги в разных направлениях, особенно в направлении этики семьи, а также философии и теологии плоти. Необходимость учета этого сугубо авторского контекста представляется очевидной. Она даже поначалу навела нас на мысль дополнить «Любовь и ответственность» приложением из упомянутых публикаций. Однако, помимо того, что такое приложение по объему значительно превысило бы саму книгу, в нашем отказе от подобного варианта состава решающим оказалось иное соображение. Дело в том, что вне приложения оказался бы труд, играющий исключительную роль в формировании авторского контекста. Имеется в виду Osoba i czyn («Личность и поступок»), труд, в котором Автор наиболее полно, хотя и принципиально не затрагивая этических вопросов, высказался на тему человеческой личности. Не стоит тратить слов, чтобы убеждать кого-либо, насколько тематика этого труда связана с вопросом ответственной любви, главной проблемой «Любви и ответственности». Ведь именно личность в своем поступке и через свой поступок становится субъектом и адресатом той самой любви. Она является исполнителем той драмы - persona dramatis - в которой сама создает «свою самую правдивую историю», историю любви или ее отрицания, то есть собственного утверждения или поражения. Таким образом, текст «Любви и ответственности» окажется обедненным в своей основе, если не увязать его с текстом «Личности и поступка», рассматривать вне контекста «трактата о человеке» Кароля Войтылы. Это вторая причина, которая повлияла как на решение ввести комментарий, так и на его характер.
В подстрочных примечаниях к «Любви и ответственности» вы, читатель, найдете, с одной стороны, ссылки на произведения самого Автора, с другой же - указания в данном его труде мест, требующих сопоставлений. Не столько даже сопоставлений иных предложений и концепций с трудом Автора, сколько скорее посредством его - как бы через medium quo - с тем, о чем гласит обобщенный этический опыт любви человека к человеку. Любви, которая - как о том постоянно свидетельствует людской опыт - является собой лишь тогда, когда поднимается на уровень утверждения достоинства личности, как субъекта любви, так и ее адресата во всем, из чего это достоинство исходит, что оно пронизывает и в нем окончательно укореняется.
Люблин, 18 мая 1979 года
Ксендз Тадеуш Стычень
Ежи Галковский
Адам Родзинский
Ксендз Анджей Шостек