| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
Константин Иванов
УМИЛОСТИВЛЕНИЕ И ГНЕВ
1. Православие более неопределенно и широко, чем западные христианские вероисповедания. Оно отрешено от многих проблем современной жизни, более обобщенно и просто, менее оформлено. Его нельзя формально противопоставлять западным конфессиям. Сложившись в первое тысячелетие христианства, задолго до того как западные конфессии обрели современный вид, православие догматически не развивалось, не реагировало на новые проблемы и не принимало новых решений, благодаря которым западные конфессии определились и отделились друг от друга.
Некоторые православные богословы говорят: «Православие нельзя объяснить - в нем надо жить». Нельзя удовлетвориться таким «экзистенциальным» определением, но оно характерно.
Верно и то, что современное русское православие выражает себя преимущественно литургически. Таинства Церкви занимают исключительно большое место в духовной жизни православных. Обряды, иконы, различные формы богослужения берут на себя роль вероучения - порой за счет внимания к нему.
Иногда православие, что также надо иметь в виду, подается в каком-то оригинальном виде, после чего может резко и даже агрессивно противопоставляться другим конфессиям. Оно своевольно дополняется личными соображениями автора, а потом также своевольно противопоставляется инославию. Роль такого автора может исполнять и местная традиция.
Основательнее позиция, указывающая на святоотеческую литературу как на богатый источник православных истин и критерий православности. Но понятие «отцы церкви» слишком широко. В конкретном обсуждении богословских вопросов его приходится избирательно ограничивать. Это, однако, не отмечается, поскольку продолжают ссылаться в общем виде на авторитет «отцов церкви». Частное мнение или отдельное предание снова подменяют основную православную традицию. Вл. Соловьев видел в этом «протестантизм местного предания». Но это, разумеется, не протестантизм, открыто заявивший о себе с XVI века, а нечто скрытое и двусмысленное. Подлинная основа православия отличается от местных, национальных, новых частных преданий. Она ограничена кратким комплектом догматов первых семи вселенских соборов неразделенной церкви. Просто указать на эту основу. Трудно удержаться в ее границах, решая наши новые проблемы. Совершенно невозможно оставаться в границах этой основы, если хочешь критиковать инославных.
Это относится и к православной сотериологии.
2. Православная традиция продолжает жить в современном мире с его вопросами. К ней обращаются за ответом. Что может она ответить? Легко сказать: «Мы должны творчески решать новые проблемы на основе православия». Но что это значит? Православные могут обсуждать любые проблемы, могут принимать личные или поместные решения, но не могут ни одной буквы добавить к уже состоявшейся догматической основе своего вероисповедания. У православия просто нет для этого догматического органа - ни вселенского собора, ни Папы, ни права решать каким-то иным путем догматический вопрос. Это обстоятельство в свое время энергично отметил Вл. Соловьев. Добавить надо, что таким образом у православия остается единственная возможность развиваться и решать новые вопросы - в форме свободной мысли или философии. Сам Вл. Соловьев этим преимущественно и занимался - но не как богослов, а как философ. Он уверенно пытался построить сначала православную, а потом христианскую философию. Но что он построил? Не пропали ли в его философии «всеединства» и «богочеловечности» основы христианства? Вызывают сомнения его учения о творении мира и о грехопадении... Но главное: чем может быть православная или христианская философия согласно его замыслу «оправдать веру отцов»? Сначала надо осудить или дискредитировать «веру отцов», чтобы ее оправдывать. И здесь речь не об одном Вл. Соловьеве.
3. За два столетия существования так называемой «русской религиозной философии» (XIX и XX веков) не только ее содержание не определилось, но - и ее смысл и принципы. И не только нет ясного определения, что такое «православная философия», но и вопрос об этом не поставлен достаточно ясно. Для русской философии, которая ориентировалась на православие, характерны были стремления поучать его самым решительным образом, выдвигая под видом православных самые странные и порой фантастические идеи. Двухвековой опыт русской «религиозной философии», имеет, конечно, свое философское и богословское значение, но наша философия крайне настораживает:
а) недостаточным интересом к Писанию; узкоизбирательным - к св. отеческому преданию; апелляцией обычно к весьма ограниченному набору догматических текстов;
б) невнимательным и предвзятым отношением к другим христианским конфессиям;
в) неосторожным и необдуманным использованием принципов западной секулярной философии;
г) двусмысленностью своего отношения к христианскому богословию, которое декларативно признается как основа, а вслед за этим превращается в предмет самого вольного толкования и перетолкования. Секулярный мотив очевидным образом присутствует в такого рода философии. Осмыслить это обстоятельство можно только при условии, что вопрос о секуляризме будет рассмотрен в качестве главного вопроса о свободной философии, в намерения которой входит впервые разъяснить сущность христианства. Философия, собирающаяся «оправдывать» веру, раньше всего должна заметить, что такого рода оправдание предполагает отрыв ее самой от веры. Перед тем как оправдывать богословие, философия должна оправдать свое оправдание.
4. Новые запросы к православному богословию связаны главным образом с потребностью рационально понимать и лично переживать веру, что в свою очередь связано с основной особенностью нашей эпохи - формированием индивидуальной человеческой личности. Но это не значит, что должно быть просто воспроизведено протестантское требование «личной веры». Способность глубоко объединять людей в вере и в церкви - духовный дар православия, который следует соединить с личной верой. В широком смысле слова «личная вера» - не собственность только протестантизма; она может найти свое место в контексте православия, как уже нашла, получив иной смысл, в новом католическом контексте. Личное в этом случае должно быть отличено от индивидуального, отделенного, формализованного.
5. Новое самосознание и личное переживание должна найти сотериология, как основа богословия, а раньше всего - доктрина о грехопадении и грехе, лежащая в основе самой сотериологии. Для этого надо как раз выйти за границы чисто личного, сугубо индивидуального, непосредственного переживания греха. Познание греха и личной греховности никак не может быть ограничено обычными свидетельствами совести и самосознания. Давая первый толчок к вере, наши непосредственные чувства о своем грехе только с внешне психологической точки зрения кажутся «причиной» познания греха и покаяния. Покаяние никак не сводится к чувствам. В чувствах глубина греха приоткрывается только в момент отчаянного его переживания, боль которого позволяет отразить темную бездну греха одновременно и слепо, и проницательно - отбрасывая и воспринимая ее. Но в своем продолжении и действии покаяние есть переворот и прояснение сознания, обновление ума, «метанойя», как отметил Лютер. Познание греха в покаянии - вторая существенная и необходимая сторона откровения о Спасении. В ином случае сотериология, вообще богословие остаются для нас чисто теоретическими доктринами. Тотальность и глубина человеческого греха открываются вместе и взаимосвязано с откровением тотальности и глубины Божьего спасения. Покаяние, конечно,- не причина, по которой нам прощаются грехи, не причина нашего спасения, но оно существенный элемент общего и целостного усвоения нами божественного Откровения, обеспечивающий реальность применения к нам его спасительного действия. Не только веру нельзя толковать как собственное деяние человека, но и покаяние. Это не отменяет, а напротив, утверждает нашу ответственность за покаяние. «Со страхом и трепетом совершайте свое спасение, ибо это Бог действует в вас, производя и хотение и действие, по своему благоволению» (Фил. 2: 12-13). Покаяние - сознательный ответ на призыв веры в Спасителя и в пришествие Царства Божьего. Креститель и Спаситель призывали к покаянию словами: «Кайтесь, ибо близко Царство Небесное» (Мф. 3:2 и Мф. 4:17).
6. Покаяние означает также раскрытие человеческого самосознания под действием Божественной благодати. Связь Богопознания и самопознания - характерная и важная тема Кальвина, систематически представленная в его богословии. Эта тема связывает богословие с новым явлением нашей культуры - индивидуализированной человеческой личностью и ее специфической саморефлексией. В контексте современной культуры воздействие Слова Божьего на человека предстает как глубокий духовный «психоанализ». «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого и проникает до разделения души и духа, суставов и мозгов, и судит движения и мысли сердечные" (Евр. 4:12). Проникновение силой благодати нашей сознательности и воли в «подсознательную», точнее - сверхсознательную, сферу составляет «познание верой», которому принадлежит познание человеком самого себя и своей греховности. Думается, что разъяснять современному человеку в этом ключе христианскую сотериологию наиболее эффективно.
Духовное самосознание запечатлевает в человеческом сознании действие божественной благодати, являет самый очевидный и прочный результат личного усвоения Благовестил. Формируется «личная вера», опирающаяся на твердую основу самосознания и имеющая потому характер личного убеждения. Исходя из личного опыта, человек ясно чувствует значение и смысл сотериологического учения.
В качестве углубленного самосознания покаяние впервые преодолевает иллюзию языческого, «естественного» самосознания, классически явленную в сократовской рационалистической этике: грех представляется результатом ошибочного понимания и тем, что автоматически исправляется пониманием правильным. Через Откровение мы постигаем обратное: наши заблуждения есть следствие греха. Грех владеет нашим сознанием. «Истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех, есть раб греха» (Ин. 8:34). Освобождение силой благодати начинается с опознания этой власти греха. Эта власть выражает себя и торжествует в нашей неспособности ее видеть, она воплощается в «естественной» убежденности, что ее нет и быть не может, что наше сознание свободно. «Никому не были рабами никогда. Как же ты говоришь: «Вы сделаетесь свободными»?» (Ин. 8:33). Власть Греха кончается, когда мы видим ее - «Познаете истину, и истина освободить вас» (Ин. 8:32),- надеемся на одного Бога и взываем к Нему через Спасителя. «Итак, если Сын вас освободит, вы действительно свободны будете» (Ин. 8: 36).
7. Чтобы нам видеть грех до глубины, какую требует Откровение, надо ясно говорить о гневе Бога, о необходимости умилостивления Его, о мщении Бога и неизбежности кары за грех. Нет любви Бога к грешнику без ненависти ко греху. Это учение совершенно определенно провозглашено Павлом («Открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду людей, держащих истину в плену у неправды» - Рим. 1:18), но под давлением секулярно-гуманистических представлений вытесняется из сознания современных людей,- даже верующих, даже богословов. Дошло до того, что богословы избегают говорить о гневе Божьем, а слово «умилостивление» удаляют в новых переводах Библии. Идеология секулярного гуманизма, в форме которой современный человек поклоняется искусственному изображению самого себя в качестве «абсолютной ценности», есть сегодня главный враг Благовестия. Самая крепкая тюрьма, в которой гуманистическая идеология запирает людей от Бога,- ненависть и предубеждение против гнева Божьего, неминуемого наказания за грех, особенно - против истины святого мщения Бога. Последнее (и самое важное, посредством чего расставляются все точки над i в Благовестии) настолько скомпрометировано в глазах гуманизированного человека, что само слово мщение потеряло какое-либо истинное или тем более священное значение. Дискредитация и уничтожение священного значения Божественного мщения - самое глубокое проникновение ядов секулярного гуманизма в сознание наших современников,- проникновение даже и в христианское богословие. Отрицание святого мщения Божьего - форпост враждебного христианству секулярного гуманизма, внедренный в глубину наших представлений о Боге, распространенный и проникнувший на территорию самого христианского богословия. Учение Павла о Боге, что «Не знавшего греха он сделал грехом вместо нас» (2 Кор. 5:21), что Христос «сделался за нас проклятием» (Гал. 3:13), что Он понес наказание за наши грехи, стал объектом Божественного гнева и мщения,- отставляется в сторону даже богословами. В русском синодальном переводе эти выражения затеняются, чтобы смягчить их смысл: «сделал для нас жертвою за грех», «сделался за нас клятвою»...
8. Есть грубые искажения сотериологии. Дело Креста сводится к примеру любви и прощения. Отрывая Новый Завет от Ветхого, объявляют исторически отмененными Закон и наказание - совсем не в том смысле, что Христос за нас исполняет неотменимый Закон, что «конец закона -Христос, к праведности всякого верующего» (Рим. 10-.4). Неуместный исторический критицизм здесь скрещивается с пустым воображением о произвольном характере Воли Божьей. Откровение лишается фундамента предвечной Воли Божьей, откровения Божьей Правды и Природы (как говорят теологи). «Легче пройти небу и земле, чем одной черте пропасть в законе» - Лк. 16:17; «Не подумайте, что Я пришел упразднить закон или пророков. Я пришел не упразднить, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: пока не пройдут небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не пройдет в законе, пока все не сбудется» - Мф. 5:17-18.
9. Более тонко используют учение о Божественной любви, чтобы устранить Мщение посредством незаметно введенного противопоставления одного другому. Но и здесь обходится простое и главное: в таинственном, но ясном для познающей веры смысле Иисус встал на место нас грешников и принял на Себя всю ярость возмущения, гнева, мщения, проклятия, наказания за наши грехи.
Здесь место Любви Бога Отца, в которую верят верующие ко Христа. «Кто исповедует, что Иисус есть Сын Божий, в том пребывает Бог, и он в Боге. И мы познали любовь, которую Бог имеет к нам, и уверовали в нее» (1 Ин. 4:15-16). Так мы спасены от наказания и приняты, оправданы, освобождены, освящены Богом. Правда Божьего гнева на грех и правда любви к грешникам сошлись на том МЕСТЕ, где произошло великое «заместительство» где Христос умер за нас и вместо нас. Любовь и ненависть Бога «сходятся» на том же месте, где и мы «сходимся» со Христом,- где Он вместо нас. На месте гнева Божьего оказывается любовь, и е уничтожая истины гнева, как на нашем месте оказывается Христос. не уничтожая нас.
10. Теоретическая непостижимость такого заместительства, на которую часто жалуются, имеет уже совсем иную природу. Ее не надо путать с непостижимостью для нашего сердца нравственного смысла заместительства. Теоретически, философски Заместительство может быть «до конца» разъяснено в том смысле, в каком наше мышление способно касаться своих предельных основ и упираться в них. Наше сознание касается здесь того, без чего оно не может мыслить и на основе чего оно мыслит,- своего «априорного» принципа, который мы делаем предметом обсуждения па основе необходимого к нему доверия. Мы касаемся здесь тайны нашей способности понимать, которая выражается нами в понимании этой тайны.
Мы не способны мыслить реальность, если она не пронизана взаимосвязью составляющих ее элементов, а значит - в самом общем смысле - их «солидарностью» и «заместительством». Бессвязная и хаотическая реальность немыслима; несомненность космического закона солидарности и взаимосвязи совпадает с интеллектуальным. Сила греческой философии была основана на представлении о Логосе, который означал одновременно и осмысленность, и упорядоченность реальности.
Тем более мы не можем отказаться от солидарности с источником нашей жизни - будь это родители, Адам или Творец и Спаситель.
Но здесь мы встречаемся с самой трудной для нас нравственной, а не теоретической проблемой, решение которой имеет совершенно иное значение для нашей души. Откровение призывает нас к вере, от которой зависит наше спасение, тогда как философия заставляет нас признавать то, что мы не можем отвергнуть - сохраняя доверие к своему разуму - и что утверждает нас в этом доверии.
Можем ли мы понять Святость любящего Бога, как абсолютную ненависть ко греху, выражающуюся в мщении и обязательном наказании грешника? Сами мы не можем понять этого, но Откровение учит и благодать воспитывает в нас способность к этому. «Невозможное людям возможно Богу» (Лк. 18:27).
Есть и другие проблемы богословия и сотериологии, которые нужно обсуждать, но мы должны подвести итог этой речи, посвященной, как нам думается, самой острой проблеме сотериологии.
11. Для восприятия Благовестил современным человеком самое трудное и потому самое важное - познать верой: святой, непримиримый и страстный гнев Бога на грех, который воплощается в неотвратимом наказании и осуществляется свободно Его Волей, Его святым мщением.
Наказание и проклятие от Бога с трудом понимаются гуманизированным сознанием, в том числе и богословским. Современное богословие очень часто говорит о Боге, что Он «не мог иначе поступить», особенно потому, что человек должен быть «свободен».
Оправдывая Бога, Его лишают желания и свободы делать так, как Он хочет. Его обязывают делать так, как это «необходимо» или «неизбежно», как приписывают ему богословы-натуралисты. «Бог пожелал сотворить существа свободные, способные путем личного и добровольного сотрудничества в Его деле, заслужить вечное счастье. Но, давая человеку власть сотрудничать с Ним, Бог неизбежно творил человека способным согрешить». Так написано в католическом катехизисе Лелотта (с. 131 рус. изд.), но этого много и в протестантской, и в православной литературе. Оберегается свобода человека за счет свободы Бога. Не говорится о главном - о том. что святая Воля Бога, его вольное желание и хотение, Его сущность и природа, Его святость, Которой Он нас учит и которую хочет нам передать, выражаются во всем, что Он делает.
Реабилитация святой Воли Бога, которую дискредитируют во имя ограниченности человеческого понимания и безграничности человеческой свободы, составила пафос богословия Реформации. Было восстановлено учение о Предопределении, восстановлено не без издержек полемики и порой в грубых формах, но оно и не могло оставаться частной собственностью протестантского богословия. Здесь общая задача всякого христианского богословия - отразить ересь секулярного гуманизма. Это, как говорилось выше, требует сосредоточиться на откровении Божественного мщения. которое есть острие Благовестил, направленное против человеческой наглости и греховности, о которое укалывается гуманизированное сознание и отскакивает. Само слово «мщение» стало обозначением чего-то дурного, и это свидетельствует, что начисто исчезло истинное и святое его понимание. Однако покаяние наше не завершено и богословие наше не ясно и легкомысленно, пока мы не признаем правды мщения за наши грехи и не стоим на стороне божественной святости в пределе ее непримиримой страстной ненависти ко греху.